• Автор: Juli a.k.a Stoun
• Фандом: Naruto \ Наруто
• Название: Как умирают шиноби
• Дисклеймер: Масаши Кишимото
• Рейтинг: G
• Персонажи: Хатаке Какаши, Рин
• Жанр: драма, ангст
• Размер: мини, виньетка
• Предупреждение: POV Рин, Смерть основного персонажа, AU
• Описание: мысли Рин после смерти Обито.
• От Автора: просто захотелось описать этот самый момент жизни Рин, Какаши и Обито. Вот что вышло. Пафосное, прыгучее местами дело. Непонятно чем законченное. На самом же деле Обито они похоронили, Автор это знает, но именно так ему хочется в этом фике написать...
• Статус: закончен
Рвано дыша, я поднялась с колен, отряхнула одежду и посмотрела на Какаши. Боковым зрением невольно я видела Обито, тщетно пытаясь смотреть только на оставшегося в живых благодаря Обито, Какаши. Единственный лучик света в нашей команде исчез. Больше нет нашего друга. Он… мертв. Мгновенно исчезают и его мечты, желания, стремления… И только после его смерти я поняла, насколько плохо знала его. И так всегда. Теперь мы будем винить себя в его смерти и никогда не простим себя. Вздрогнув от неприятной, гложущей меня внутри пустоты, я осторожно коснулась плеча Какаши.
– Пойдем?
Он ничего не ответил, лишь поправил свою маску и вперил взор в безжизненное тело Обито. Его слова… То, что он сказал перед смертью… Пару минут назад… Пару минут назад?! Да прошла вечность! Тысяча, нет, больше, лет!!!
Я опустилась на землю рядом с Какаши и аккуратно, чтобы не повредить больную скулу, поврежденную, когда меня кинуло об камни, вытерла слезы. Сколько мы здесь просидели? Кто знает… Нас дожидались дома, в Конохе, родители Обито, скорее всего, приготовили праздничный ужин для маленького героя. Только я подумала о нем, тут же почувствовала пустоту внутри себя. Мне хотелось верить в то, что это пройдет, что потом я буду вспоминать это, как о мертвой почтовой птице, которые мы видели с сенсеем в одной из деревень. Да, что скрывать, что таить, я хотела это забыть! Хотела, чтобы нашего знакомства с Обито вообще не было!
Вдруг я услышала сдавленный и хриплый голос Какаши:
– Идем?
Я кивнула. Когда мы выходили из пещеры, я в последний раз взглянула на мертвого друга. Терять родных – больно, друзей – еще больнее. Я поняла это. И вдруг задалась вопросом, почему мне жаль его больше, чем родных. Пару месяцев назад умерла моя далекая сестра, с которой мы не часто общались, но дружили. Она умерла на миссии. Как он. Но тогда меня не разрывала боль, как сейчас! Было просто грустно, до отчаяния грустно и больно. Но по сравнению со смертью Обито, – это лишь… Я понимала, что так думать – плохо, но не могла. Просто не могла.
Я вспомнила, что Обито пытался улыбнуться, умереть, и – с застывшей улыбкой на похолодевших устах. Но его губы… да, это была улыбка, но она была полна муки. Невыносимой муки. Но он так решил, решил, что спасет Какаши, тем самым подставляя себя на удар этого камнепада. Жуткого и беспощадного камнепада. Он желал умереть с улыбкой, с победной улыбкой. Гордый собой, что спас своего друга! Что врать, соперника по любви, но друга…
Какаши тоже смотрел на него. Нет, поправка. Он смотрел сквозь него, вспоминая, прокручивая в мыслях последнюю сцену жизни Обито. А потом просто вышел, пошел в перед, на утес, что я испугалась, боясь, что он сейчас вот так просто сорвется. Но я ошиблась, мне стало стыдно за это. Мы же шиноби. Мы не может вот так вот сдаться.
– Рин, иди сюда. Быстрее, ну.
Я послушно приблизилась к нему, он повернулся лицом к пещере, доставая кунай. Он что, собирается просто слепо кинуть его, не имея цели? Но я не мешала, лишь наблюдала за его действиями. Он быстро и ловко метнул кунай в пещеру, где были мы пару минут назад. Что он творит, черт тебя подери?! Я зло смотрела на него, собираясь уже идти за телом Обито, мы должны, мы обязаны принести его в Коноху и похоронить там, как следует; но вдруг раздался оглушительный взрыв, отчего я резко вздрогнула и, увидев ту картину, которая раскинулась передо мною, я закричала на Какаши, своего любимого Какаши:
– Ты взорвал пещеру! Сумасшедший! Мы должны были похоронить его, как следует! Ты… ты… Бесчестный человек! Он не заслуживает этого!
– Рин.
– Идиот…
– Рин. Он так решил.
– Но мы, понимаешь, мы, будем об этом жалеть всю жизнь!!!
– Жизнь шиноби коротка и опасна. – Голос его дрогнул, я видела, что он не в силах сдержать охватившее его существо боль, слезы и страх, но не смела говорить об этом. Знала одно: он бы пропустил мое высказывание мимо ушей. Никогда не видела, чтобы он плакал. Для него это слово, как мне всегда казалось, было чем-то, вроде неизвестного слова, пустого звука, слова, звучавшего будто бы на другом языке. Он соблюдал перечень правил, которые обязан соблюдать настоящий шиноби, он пытался его соблюдать, пытался совладать со своими мыслями, с чувствами. Но он боялся показаться слабым, что ли. Я не могла этого понять. Но мама всегда говорила, что слезы – это не показатель слабости, – это значит, что у человека внутри есть душа, не нечто гнилое и холодное, словно лед, а душа, сердце…
Я лишь молча киваю на его слова. Но он допустил ошибку, как мне казалось сейчас. В пути, когда мы возвращались в Коноху с ужасной вестью о погибшем Обито, я поняла это. Что мы скажем его родителям? Это будет ужасно. Мы обязаны его похоронить, как следует. Нужно будет отчитываться, говорить, почему мы не принесли его, нас никогда не поймут, но сейчас, сейчас нам на все плевать. Это же будет только через несколько дней... Но возьми мы тело Обито с собой, новый поток слез никогда не бы не удержать. Мы бы не дошли, все время бросая взгляды на его тело…
И мы ушли. Прыгали по раскинувшимся веткам могучих деревьев до самой Конохи несколько дней, точнее, – два. Через пару часов после его смерти мы сделали привал, решив перекусить, но в горло ничего не лезло. Какаши развел костер, ничего не говоря. Потом мы расставили палатку также молча. Тем временем в небе собирались тучи, и я сказала:
– Собирается дождь. Затушит костер и нам будет холодно ночью…
Он кивнул, самостоятельно потушил костер и влез в палатку. Я забралась следом, все так же чувствуя себя отвратительно. Мне казалось, что я смертельно больна. Мы лежали в холодных спальниках, рядом лежал третий спальник… не трудно и догадаться, что это спальник Обито. Хотелось закричать на Какаши, убедить его в том, что кунай с взрывной печатью – плохая идея. Я отвернулась, всхлипнула и осторожно просунула руку под щель палатки. Тут же мои пальцы намокли, уже лужами собиралась вода.
– Какаши…
– М-м-м?
– Пошел дождь. Он оплакивает Обито, и…
– Спи.
Я была прервана его грубым, резким и надрывным тоном, но поняла, что как только я сказала его имя, ему захотелось… боже, чего? Я не знала его. Как и Обито. Нет, нельзя, чтобы умер еще и он! Моя любовь.
Мне было обидно, очень обидно. Я говорила поистине святые вещи, а ему было все нипочем. Его слезы – это редкость, может, и вправду, не стоит мешать? Я больше ничего не осмелилась произнести, отвернулась от его бездушного лица, такого ли бездушного? – я не видела его лица никогда, кроме как двух глаз, а сейчас и вовсе одного; рассеченный и поврежденный глаз, шаринган, был скрыт наклоненным протектором.
Я тихо всхлипнула в свой рюкзак, подложенный под голову в качестве подушки. Мне хотелось думать об Обито, только о нем, вспоминать самые прекрасные моменты нашей жизни, но на ум ничего не шло, а тупая боль в сердце не проходила и вовсе. Меня это испугало: а вдруг навсегда? Но я успокоила себя, что когда-нибудь это пройдет, но… когда? Точную дату никто сказать не мог. Наверное, даже сам Хокаге. Да что там? Сам бог. Но однажды будет такое утро, когда я проснусь и – почувствую-таки эту легкость, с которой обычно шла на ежедневные тренировки с Какаши, сенсеем и Обито. Я ничего не могу с этим поделать, мне хочется рвать и метать, корчиться от боли, но… только не моральной, нет… есть лекарства. Много лекарств. Но для души лекарств, бальзамов – нет. Есть один… У меня этого лекарства нет. Любовь. Расскажи я об этом родителям, они бы принялись меня утешать, отчего я под конец впала бы в неминуемую депрессию. Я пыталась сейчас держаться, но, поговори я с родителями, все было бы намного хуже. Мне казалось, что внутри живет червь, который поедает все внутренности, с особой тщательностью затрагивая сердце, все воспоминания, радость, боль… Все.
Интересно, а что чувствует Какаши? Спроси я его, он ответит: «Боль», не вдаваясь ни в какие подробности. Или вовсе не ответит. Я пролежала так почти до утра, слушая равномерный стук разбивающихся капель дождя о стенки нашей палатки. Почему-то я была уверена, что Какаши тоже не спал. Я верила в приметы. Разбитая вдруг кружка – не к добру, и я была честно уверена, что родители Обито уже почуяли неладное, а мать его, ее материнское сердце уже бьет тревогу. Она тоже не спит этой ночью. И серез пару дней все узнают трагичную кончину Обито. Но он умер как шиноби, не как пытавшийся спасти только свою шкуру, нет, как настоящий мужественный шиноби, спасший друга. «Жизнь шиноби коротка и опасна» – мудрое высказывание. Нет, никто никогда не забудет Обито, никогда-никогда! От этого мне стало легче, немного легче.
Я боялась утешить Какаши, боялась его нервозности, потому что знала: он сорвется на мне, ни капли не пожалев. А я… продолжу любить его. Но я, превозмогая это чувство боязни, сказала:
– У нас… у нас все будет хорошо, ведь так?
Я ожидала услышать его раздраженные слова о том, чтобы я, наконец, заткнулась, но он, шмыгнув носом, просипел в ответ:
– Да… Рин. У нас все будет хорошо.
