Автор: я
Жанр: сонг-фик. «Мой рок-н-ролл», «Би-2» и Чичерина
Персонажи: Танька/Глеб, Ванька/Танька и прочие из цикла
Рейтинг: R
Статус: закончен
Размер: мини
Предупреждения: мат
это пятая история цикла "Сердца Четырех".
Первая: Богиня Иштар, храни...
Вторая: Опаленный Высотой
Третья: It's now or never!
Четвертая: На двоих
От меня:
Achtung: Нижний Тартар оказался обителью апокрифических демонов. Няшных и кавайных благородных апокрифических, черт бы их побрал, демонов. И, судя по «Иерархии демонов», это еще на два уровня ниже, чем тот Самый Нижний Тартар, описанный Емцом.

---

Отблески рассвета

– Ведь я тебя любила, – тихий шепот идет из оврага.
Глеб знает, что где-то там – овраг. Неглубокий, каменистый и довольно условный. Он поворачивает голову, рассматривает сухую растрескавшуюся землю, человеческие (их!) сердца на суровой нити и Жаннкин атаме. Потом смотрит на саму Жанну: снизу вверх. Девчонка выглядит неважно, еще хуже, чем у подъезда пару секунд (часов? вечностей?) назад. Ловит его взгляд, сдавленно всхлипывает, сжимает голову руками и с истошным визгом падает на колени.
– Сюр какой-то.
За спиной Жанны стоит маечник и рассеянно кивает – соглашается, что ли? Глеб встает и оглядывается по сторонам – серый и унылый, пейзаж не вызывает никаких эмоций. Шепот (Ленкин?) бьет по нервам, Жаннкин визг – по ушам, смиренное спокойствие маечника – по самолюбию.
– Успокой ее, – Глеб кивает на Жанну и добавляет немного тепла в голос, – как-нибудь.
Самому этим заниматься не хочется. Лучше дойти до овражка, вытащить оттуда играющую по сценарию Ленку и привести ее в чувство: в конце концов, он почти жив и почти адекватен. Ну, по крайней мере, понимает немного, где они и что с ними. Не понимает только, что со всем этим делать.
Ленка равнодушно смотрит сквозь Глеба, но, когда он рывком приводит ее в вертикальное положение, внимательно рассматривает его рану на груди, а затем и вовсе цинично хмыкает.
– Сука. Она просто тупая сука и истеричка, – говорит ей Глеб.
– Пошла по твоим стопам, – Ленка делает наигранно-невинные глазки. – «Сделай или сдохни». Узнаешь девиз?
Глеб оскаливается, но не отвечает: Ленок как всегда – бьет словами наотмашь. Есть за что.
Они выбираются из оврага и останавливаются чуть в стороне: Ванька сидит рядом с тихо подвывающей Жанной и гладит ее по спине, что-то шепчет.
– Ну точно зверушку какую, – вполголоса замечает Глеб. – Сейчас утихнет, у него же, блядь, талант.
– Себя вспомни, – зло бросает Лена, подходит к Жанне и обнимает ее за плечи.
Глеб не хочет ничего вспоминать, он хочет понять, как отсюда выбраться. Его не покидает ощущение нереальности происходящего: будто во сне, будто и не с ним – когда смотришь глазами стороннего наблюдателя. И Ленкино «все будет хорошо», звучащее непрерывной мантрой, только усиливает эффект.
Он точно знает, что для него есть какая-то лазейка: разнарядку на него потеряли гипертрофированно честно и искать точно не будут. Возможно, он выдернет за собой еще и маечника – долгов Глеб никогда не любил, и это отличный шанс расплатиться. А вот как быть с девчонками, он не имеет ни малейшего понятия.
Жанна наконец успокаивается, и Глеба накрывает абсолютной тишиной.

Подумать ему толком не дают: Жанна тихо начинает что-то рассказывать. Маечник кивает и поддакивает, Ленка же переводит взгляд на Глеба. Ее глаза похожи на два замерзших колодца – такие же серые, глубокие и холодные. Ледяные даже. Глеб впервые в жизни ежится под ее взглядом и пытается понять: что же так остро-неправильно не дает покоя? Он пытается почувствовать девочек, но ничего не выходит.
«Связь прервалась?» – удивляется он и снова смотрит в Ленкины глаза. Та, будто услышав, возвращается к нему.
– Ты знаешь, как будешь отсюда выбираться?
Вопрос звучит слишком сухо и деловито и, видимо, этим режет слух. Ленка не выглядит ни напуганной, ни растерянной, в отличие от них троих. Не потому, что не умеет – Ленка умница и отличница, но ей не чужды эмоции. Сейчас она максимально собрана и спокойна. Глеб вспоминает конец июня и ее поход к Зеркалу. Глеб вылавливает из памяти навязчивое «связь» и «устала», преследовавшее его весь тот день. Глеб повторяет про себя ее вопрос: «Ты знаешь, как будешь…» Бинго. Как будет выбираться она, Ленка уже давно просчитала. Ей очень и очень на руку эта ситуация, и если бы не Жанна, то Ленка бы убила их сама. Глеб смотрит в ледяные глаза-колодцы и видит в них Жаннин смертный приговор.

1.

И то, что было, набело откроется потом.
Мой рок-н-ролл — это не цель, и даже не средство.
Не новое, а заново, один и об одном:
Дорога — мой дом, и для любви это не место.

«Я хороший проводник, и я его оттуда выведу».
Лада шла по библиотеке к тому стеллажу, который, как она когда-то надеялась, больше никогда ей не понадобится. Один раз она уже воспользовалась знаниями, почерпнутыми из той подборки книг, и ничем хорошим это не закончилось.
«Ни для меня, ни для Игоря».
В голове жуткими призраками восставали картины прошлого: несделанного, непобежденного, незабытого. Рваный шрам на левом запястье налился пульсирующей болью.
– Смотрите, какая она красивая, – говорит долговязый рыжебородый мужчина и, сально улыбаясь, смотрит на ее грудь.
Смотрит так, будто одежды на Ладе нет.
– Смотрите, какая она смелая, – говорит невысокая светловолосая девочка и, скаля зубы без тени улыбки, щелкает хлыстом где-то у Ладиных ног.
И смотрит глазами, в которых плещется вечность.
Другая девочка, темноволосая и чуть постарше на вид, не говорит ничего – просто заливается беззвучным смехом, и Ладу вжимает в пол неведомая и немыслимая сила.
Лада думает, что было глупо соваться в логово стражей, едва отрекшись от магии, но тут же одергивает себя: нужно найти брата до рассвета, иначе будет поздно. А потом сознание затапливает боль.
Она с трудом загнала поглубже непрошенные воспоминания и скорбь и стала искать книгу с нужными ей заклинаниями, попутно прикидывая, что бы могло помочь в неизбежных стычках со стражами. На глаза попался огрызок Книги Имен – не тот, который всю жизнь мирно покоился на стеллаже с подборкой по демонологии – новый. Лада машинально открыла разворот и скользнула взглядом по строчкам: ритуалы вызова и подчинения демонов женской сущности.
Первой со страницы вынырнула Буфовирт. Эта чертовка была хороша тем, что, во-первых, ее истинное имя легко произносилось, во-вторых, она не была капризна: принимала абсолютно любую жертву от женщины, на которую еще не обратил внимания ее влиятельный супруг. В отсутствии своей связи с Вельзевулом Лада была уверена на все сто. Поначалу шальная, мысль заручиться поддержкой демоницы обрела четкость и придала Ладе такой необходимой уверенности: неравных боев со стражами можно просто-напросто избежать.
Вторая в вольном списке шла Депинпик – жена покровителя кровных уз и братства. Ее неоспоримый плюс был в самой ситуативности: едва ли она запросит слишком много за помощь в спасении близкого родственника. Но, испорченная своеобразным чувством юмора своего супруга, она могла представлять опасность с неожиданной стороны для довольно простодушной и прямолинейной Лады.
Вслед за матерью выдала себя Касикандриэра – рожденная за пределами хрустальных сфер, спустившаяся в Нижний Тартар по своей воле, а после переродившаяся в теле смертной колдуньи. Эта чертовка, ценившая дружбу и верную любовь превыше всего, сумевшая превратить в ручного котенка самого Люцифера и прошедшая через несколько уровней существования, понравилась Ладе больше всего. И плевать, что ее истинное имя состояло из двадцати шипящих, полунемых и гортанных согласных и всего четырех коротких гласных – Лада справится. И уж точно плевать, что она – повелительница Нижнего Тартара, и малой жертвой не обойдется. Касикандриэра была идеальной кандидаткой. Кому, как не ей – повелительнице и супруге повелителя – отменять смерть чьего-то любимого человека.
Пентаграмму Лада чертила скорее для себя: едва ли такую сильную демоницу удержит какая-то звезда в рамке, хоть сто раз ее имя назови. Символы боли, страха, любви, жизни и смерти – поочередно на каждом конце звезды – требовалось напитать кровью поверх запрещающих знаков. Пока она разобралась, как это сделать – в Книге Имен предполагалось, что вызывающий знает подобные тонкости – Лада уже валилась с ног от слабости. Идея с демоницей больше не казалась такой привлекательной, но щедро пролитой крови было неимоверно жаль. Истинное имя поддалось минут через десять, разодрав глотку острыми шипами звуков Vera Tenebris [1].
Касикандриэра культурно шагнула в очерченную пентаграммой границу и присела на пол рядом с теряющей сознание Ладой.
– Что ты хочешь, девочка?
Голос демоницы звучал мягко, обволакивал прохладой и – парадокс! – заботой, и все, чего Ладе хотелось – уснуть, положив голову на колени ласковой женщины.
– Там… Глеб, – Ладе понадобилась вся ее воля, чтобы произнести хотя бы это.
– Что ты мне дашь?
«Бери, что хочешь», – она уже не могла говорить, но Касикандриэра кивнула – услышала – и погладила засыпавшую Ладу по волосам.

2.

Прольются все слова как дождь,
И там, где ты меня не ждешь,
Ночные ветры принесут тебе прохладу.

– Татиана, еще раз здравствуй, – сказал Шурасик гораздо более уверенно, чем по зудильнику.
Таня кивнула, не отрывая взгляда от трупа… нет, тела Ваньки. Провозгласить его трупом она всегда успеет, пока же был шанс, что все закончится хорошо: они с Шурасиком отправляются в Тартар, спасать внезапно умерших бывших некромагов – и Ваньку. Шурасик что-то рассказывал, но Таня не вслушивалась: какая, к черту, разница, что он там говорит. Гораздо больше ее заботила мысль о причинах смерти друзей.
Лена умерла, как Таня и предположила, не просто так. Точнее, слишком «просто так». И, что примечательно, точно так же, как Ванька – от сердечного приступа.
– Ты думаешь, это Глеб покончил с собой?
Шурасик замолк на полуслове и удивленно посмотрел на Таню. Судя по всему, он вообще не думал о подобных пустяках, его волновала лишь смерть самой Лены. А Таню не отпускала мысль, что Глеб просто не выдержал трудностей лопухоидного существования – в конце концов, ему не так повезло, как Ваньке, и рядом не оказалось заботливых и любящих магов. Пустота, появившаяся со смертью Ваньки, быстро заполнилась нахлынувшим беспокойством о Глебе.
Сарданапал сказал, что где-то в Нижнем у Бейбарсова были дальние родственники, к которым тот и отправился. Возможно, весной его забрили в солдаты – про призывной возраст Сарданапал явно неспроста упомянул; а уж об этом ужасе Таня была наслышана еще с детства: Дурневы, конечно, запугивали ее военным лагерем, но что в армии все гораздо хуже, Танька знала из обрывков разговоров других людей.
Возможно, он и не покончил с собой – скорее наглого и самоуверенного парня просто убили в части, уж что-то, а за словом Бейбарсов в карман никогда не лез, а о последствиях и вовсе думать был не приучен. Вот только в Тибидохсе он был сильнейшим, а как лопухоид он был совершенно неподготовленным середнячком.
«Если вообще не слабачком».
– Таня? – Шурасик смотрел на нее требовательно и вопросительно. – Где у вас хранится оружие?
В сарае нашлись двустволка и дробовик с парой коробок патронов. Таня пожала плечами на недоуменный взгляд Шурасика:
– Чем богаты. У нас не оружейный музей.
Она провела краткий курс молодого бойца, в результате которого Шурасик научился стрелять, не роняя ружья после выстрела и даже попадая примерно в нужную сторону. Сокрушенно покачав головой, Таня довольно ловко зарядила оба ружья и закинула за спину двустволку, оставив Шурасику дробовик – как более эффективный при полном отсутствии меткости.
– Думаешь, стражам не наплевать на пули? – Таня, ежась под мелким и холодным дождем, зашагала к дому.
– Татиана, ты обвиняешь меня в нелогичности.
Если бы она оглянулась, то определенно поежилась бы еще раз, но укоризненный взгляд Шурасика остался без внимания.
Рассеянно заткнув за пояс небольшой кинжал с наборной рукоятью – подарок Тарараха – Таня заставила себя вчитаться в предложенный Шурасиком файл на планшете. Врата в Тартар находились в самых неожиданных местах и обладали очень разными свойствами.
Первые Врата, помеченные как самые легкодоступные, были в Москве, в знаменитых подземельях на Лубянке. Они выводили прямо к лодочнику Харону, который за пару монет любого номинала переправит их с Шурасиком на ту сторону. Шансов, что ребята находились пока еще где-то поблизости от преддверья Тартара было немало, и такой путь казался весьма привлекательным. Вот только обратно лодочник не возит ни за какие сокровища. Даже живых. И возвращаться придется кружным и опасным путем.
Вторые Врата в пещере Селиби в Уральских горах охранялись Бессмертной Дюжиной, которая расступалась только перед верными сердцами. Тане туда не очень хотелось: сколько бы она ни убеждала себя, что на Сером камне она не отличила Глеба от Ваньки, она прекрасно знала, что занималась самообманом. А уж несколько встреч после этого – и подавно. Никакой верности в ее сердце уже давно не было. Хотя соблазн воспользоваться именно этим путем был велик: верным сердцам полагалась прямая тропа до цели путешествия и относительная безопасность. По крайней мере, от стражей.
Третьи Врата находились на Унгол-Абаасар [2] в Алтайских горах на границе с Казахстаном. Таня вздрогнула, вспоминая короткий рассказ Глеба о его детстве в тех местах и крайне дурной репутации этого перевала.
– Мы пройдем здесь, – уверенно сказала она Шурасику.
На возражения, что это самое опасное место, охраняемое Легионом Смерти, она нетерпеливо махнула рукой и отчеканила:
– Мы. Пройдем. Здесь.

3.

На наших лицах без ответа
Лишь только отблески рассвета того,
Где ты меня не ждешь.

– Ты все для себя решила, Ленок? – Глеб стряхивает с себя ощущение ледяной корки и смотрит поверх Ленки – насыщенно-алый и неожиданно яркий для этого серого места горизонт интересует его гораздо больше, чем ответ сестры. Бывшей сестры.
«Предательницы».
– А он просто ушел, – долетает до него тихий голос Жанны. – Открыл дверь и ушел. Что я могла сделать?
– Вот ублюдок, – сплевывает маечник и зло косится на подошедшего Глеба. – Так сложно было? – он вцепляется в пропитанную кровью куртку некромага и сильно встряхивает его. – Молчишь? Мразь!
– Молчу, – Глеб отводит взгляд и думает, что в нем сейчас сильнее: стыд, ненависть или отвращение. – Не истери, прорвемся.
– Куда мы прорвемся? – маечник спрашивает уже спокойнее, и убирает руки. – Мы мертвы, если ты не заметил. И это – наш персональный ад.
Глеб садится на корточки и рассматривает сердца. Подмечает, что одно чуть темнее остальных, а мраморные жилки сосудов – совсем черные. Он подкладывает под это сердце ладонь и улавливает ледяное спокойствие, исходящее из его глубины. Все просто.
– Ты всегда была слабым звеном, – говорит он в пустоту и быстрым движением срывает темное сердце с нити. Жанна и маечник завороженно наблюдают за его действиями. Очень хочется сжать кулак, как учила баба Таня, рассыпав сердце в прах и лишив его владельца возможности жить дальше, но Глеб сдерживается. Аккуратно кладет его на землю чуть поодаль. – Ты больше не с нами, Ленок.
«Как ты и хотела, – добавляет про себя и неприязненно оскаливается от осознания собственного благородства. – Надо было прикончить суку».
Где-то сзади – Глеб чувствует кожей – Ленка довольно улыбается. Некромаг всегда добивается своего.
«Всегда».
И он добьется. Найдет этот чертов выход, где бы он ни был. Вернется домой, обнимет Ладу, проведет последний ритуал и вернет им их силу. А там, может, и связь Зеркала порвет. Можно, конечно, и сейчас – проще способа не придумать. Но лишать шанса даже этого гребанного маечника – не хочется, и Глеб снова кривится от собственной мягкотелости.
«Да блядь, никто из нас не виноват, и какого хрена мы должны приносить тебе жертву, Ленок?»
– Ты правда на что-то надеешься? – спрашивает маечник, когда тишина становится совсем невыносимой – еще чуть-чуть, и Глеб сам готов был заговорить.
Жанна громко всхлипывает и испуганно зажимает рот ладонью. Глеб внимательно смотрит на нее: чем вызван очередной приступ истерики? Но она на удивление быстро справляется с эмоциями и продолжения не следует. Глеб ловит себя на желании обнять и приободрить Жанну, и его передергивает. Не от ощущения непривычной жалости, хотя было бы логично. От осознания фальши: ей не на что рассчитывать. Единственной из всех. И, кажется, он единственный из них, кто об этом знает. Жалость уместна. Глебу впервые кого-то остро и искренне жалко.
«Хуй тебе, Ленок, а не жертвы. Хочешь сдохнуть – не смею мешать. А мы выберемся. Все».
– Как ты любишь говорить? Все хорошо у нас. Будет. 
– Я как-то читал сказку, персидскую… – горько усмехнувшись, начинает маечник, и Глеб отходит в сторону: пусть Жаннка слушает сказки, а ему надо побыть в тишине и подумать.
Технически он не может считаться легальным мертвецом, пока на него нет разнарядки. Соответственно, маечник тоже.
«Вообще-то, и Ленка, и Жаннка, получается, также не могут быть мертвыми: все упирается в нашу связь. Но мы все здесь. Или с разнарядками какая-то путаница, или банальное наебалово».
– Второе гораздо вероятней, мальчик.
Глеб резко оборачивается и в упор смотрит на ту, что оторвала его от раздумий. От демоницы ощутимо веет Нижним Тартаром и чем-то обманчиво-манящим. Ее белые высокие рога соответствуют описанию той редкой благородной формы, которая отличает Великую Шестерку: Люцифер, Вельзевул, Астарот и их супруги. Демоница ласково улыбается, а Глеб думает, как бы ему не попасть впросак с ее именем. Такие милости судьбы упускать нельзя: раз сама пришла, значит, нужно этим воспользоваться. Демоница смеется, и ее смех звучит переливистым колокольчиком, второй раз вызывая острое ощущение сюрреалистичности происходящего.
– Обязательно воспользуешься, – она улыбается, и Глеб готов отдать за ее улыбку все, что у него есть. – Пойдем.
Глеб делает вслед за ней несколько шагов, но затем резко останавливается.
– Куда ты меня ведешь?
– Ты ведь ищешь выход, не так ли? – демоница смотрит на него в пол-оборота, и Глеб поспешно отводит взгляд: понимает, что ее очарование усиливается через зрительный контакт. – Не бойся меня, я провожу. Здесь недалеко.
Глеб выучил наизусть все имена демонов женской сущности еще у бабки – именно эта часть Книги Имен и хранилась у них. Имена, характеристики, обязанности, возможности. Все, что было нужно «в полях». Это точно не Астарта – та не станет размениваться на нежности и носить платья в пол: она ценит добрую драку и одевается по-мужски. И не Буфовирт – та болезненно верна своему ветреному супругу и не позволит себе даже намека на флирт.
«Неужели сама Касикандриэра?»
Глеба окатывает теплой волной почти материнской любви.
– Узнал, – радуется демоница. – Теперь веришь?
Глеб без единой запинки произносит ее истинное имя и сплевывает кровью.
– Я приказываю тебе вывести нас троих, – он кивает в сторону овражка, на маечника и Жанну, и почти сразу его захлестывает жгучими плетьми гнева повелительницы Мира Мертвых. Он пытается заглушить собственный крик, сгибается под тяжестью ее эмоций, делает неловкий шаг вперед и валится к ее ногам.
Маечник крика не глушит; Жанна обнимает его, прижимает к себе и качает на руках, как ребенка.
– Тебя следует наказать за такую дерзость, – Касикандриэра слегка хмурится, однако боль отступает. – Но за тебя просила любящая женщина, и во имя ее любви я тебя прощаю. Пойдем.
Глеб уверен, что не ошибся ни в одном звуке, и, поднявшись на ноги, снова произносит истинное имя демоницы; на этот раз крови намного больше, и она горячей струйкой стекает по глотке вниз даже после нескольких плевков.
«Откуда она только вообще берется, если я мертв».
– Ты так и не понял. – Касикандриэра подходит вплотную, и Глеб чувствует ее обиду нестерпимой горечью во рту и где-то в том месте, где у живых предполагается душа. – У смертных нет власти надо мной, мальчик. Знание моего имени дает право смиренно просить и надеяться на мою благосклонность, не больше. А ты – лично ты – хоть захлебнись теперь, ничего для тебя не сделаю!
Глебу хочется выть от отчаяния: проебать такой шанс мог только он.
«И Ладу еще подставил – плату с нее в любом случае уже взяли. Ублюдок. Ублюдок и долбоеб. Думай, ведьмин выкормыш, думай».
Демоница отворачивается и собирается уходить. Ему уже почти плевать, пусть делает что хочет, и он не слишком вежливо хватает ее за руку.
– Постой. Не хочешь делать для меня – сделай для нее, – Глеб кивает на Жанну. – Она любит, это точно.
Касикандриэра мягко высвобождает свою руку и, вздернув бровь, спрашивает:
– Просишь? Или опять приказывать пытаешься?
Под ее надменным взглядом Глеб мерзнет, как на седьмом кругу ада, и не пытается унять дрожь; кивает:
– Прошу.
– Так проси, как положено! Даже во имя любви терпеть твою наглость невозможно! – демоница повышает голос совсем чуть-чуть, но Глебу кажется, что уничтожающие кинжалы холода добрались до самых костей, а тело превратилось в глыбу льда и уже не в состоянии дрожать.
Глеб сжимает зубы и кулаки, прекрасно поняв, чего именно от него требуют. Ленка насмешливо смотрит на него и одними губами по слогам выдает: «дво-еч-ник!» – и он думает: плевать, пусть подавится; во взгляде Жанны застыла мольба – и на нее почти плевать, не для нее он это сделает; маечник дрожит и смотрит с затаенной надеждой – да провались ты, отражение! Самое важное и страшное – чего он не видит: боль и слезы в глазах Лады. Ради нее – и только. На остальных – плевать. Глеб встает на колени, покорно склоняет голову и едва слышно произносит:
– Прошу тебя, повелительница Касикандриэра, выведи отсюда Жанну.

4.

А дальше — это главное — похоже на тебя
В долгом пути: я заплету волосы лентой.
И не способный на покой, я знак подам тебе рукой,
Прощаясь с тобой, как будто с легендой.

Лада приходит в себя довольно быстро: почти уже некромагическая регенерация не позволяет долго лежать без сознания. Рядом сидит какая-то девушка и участливо держит ее за руку. Лада с удивлением узнает в ней ту горевестницу, что приходила в воскресенье и интересовалась Глебом. Чуть поодаль, но вежливо – в пределах пентаграммы – стоит Касикандриэра и с грустной улыбкой наблюдает за ними. Глеб лежит на диване – такой же мертвый, как и несколько часов назад. Ладе нестерпимо хочется провалиться обратно в обморок, а еще лучше – сразу в Тартар. Она пытается встать, но под ласковым взглядом демоницы замирает.
– Не торопись, в пентаграмме регенерация идет быстрее – тут очень много твоей крови.
Лада кивает и просто садится поудобней внутри малого круга.
– Что-то пошло не так? Повелительница, скажи?
Касикандриэра театрально закатывает глаза:
– Как ты его вообще терпишь? Что он для тебя такое? Неужели он стоит твоей жертвы?
– Стоит! – выпаливает та девушка.
Лада пытается вспомнить, а в чем вообще была жертва, старательно избегая всех поставленных вопросов и между делом разглядывая незваную гостью: правильные черты лица, чуть раскосые темно-серые глаза и темно-каштановые в рыжину волосы чуть ниже плеч. Вспомнив, наконец, юную некромажку, а заодно признав в ней давешний труп под окном, она нехорошо прищуривается, но быстро отворачивается.
– Пока ни в чем, – Касикандриэра садится рядом, – я же не выполнила твою просьбу. И вряд ли уже выполню.
– Но почему? – практически в один голос спрашивают обе некромажки.
– Потому что не хочу, – демоница властным жестом заставляет их оставить все дальнейшие вопросы при себе. – Ни видеть его больше не хочу, ни знать.
Жанна обреченно замолкает – она своими глазами видела, к чему приводит непослушание повелительнице Мира Мертвых – и пытается остановить неуемную Ладу, но та лишь отмахивается.
– Проси чего хочешь, повелительница, только позволь ему жить.
Касикандриэра поджимает губы, и Лада вздрагивает, как от пощечины.
– Я смотрю, дерзость у вас в крови. – Демоница явно недовольна, но эмоции больше не выпускает. – Хорошо, будь по-твоему. Я даже во времени вас не буду ограничивать, – она выходит из пентаграммы и резко проводит над телом Глеба руками, окутывая его тьмой. – Моя цена – три полных дарха и один меч. Позовете – открою для него Врата. И больше меня по таким пустякам, – она бросает многозначительный взгляд в сторону Глеба, – не беспокой. – Стремительно шагнув в пентаграмму, она исчезает.
– И что это на нее нашло? – спрашивает Лада в пустоту.
– Глеб ее рассердил, – отвечает Жанна и садится на краешек дивана, водит кончиками пальцев по густой тьме, будто лаская.
Лада резко выдыхает сквозь зубы и выходит из пентаграммы.
– Ну все, с меня хватит. Пошла вон.
Впрочем, за исполнением приказа она не следит – сама вихрем телепортируется на Унгол-Абаасар: настало время собирать камни.

В ущелье Легиона Смерти определенно что-то происходит – Лада еще на подлете чует сильные колебания энергии смерти. Кто-то довольно сильный и совсем точно безмозглый сунулся в это гиблое место и разворошил осиное гнездо.
«Как не вовремя-то, а, – думает Лада. – Теперь даже мне с моими стихийными силами будет сложновато».
Что ей – откровенный пиздец, Лада старается не думать: повторения истории совсем не хочется, и Глебчика она точно вытащит. Стараясь передвигаться впритирку к отвесной стене, чтобы не отвлекать бойцов от их шальной добычи, Лада короткими незаметными вспышками упокаивает тех, кто все-таки ее замечает. Бойцы упокаиваются плохо: связанные древней клятвой, они не имеют права на покой, пока не придет их час. То есть, совсем не упокаиваются. Из самой гущи – чуть ближе к середине ущелья – слышны отрывистые заклинания и видны яркие вспышки, красные и зеленые. Магов оказывается двое: мужчина и женщина. Она глушит сердцебиение, стараясь казаться как можно более мертвой, и пядь за пядью продвигается к Вратам.
У самого входа Лада берет небольшую передышку: все-таки, надо было отоспаться – время-то ей дали неограниченное.
«Чертова девка! Чертова сука! Рыжая дрянь!»
Лада вливает всю злость в мощный «Реквием» и бросает его в толпу бойцов. На секунду становится легче – на душе. А в реальности Лада понимает, что ей остались считанные мгновения, чтобы открыть Врата: бойцы ее заметили. Наспех очертив носком кроссовка защитную линию по замшелым камням – у Глеба привычку подцепила, – она читает короткое отпирающее заклинание.
«Хвала Тьме – короткое», – успевает подумать Лада, протискиваясь в пока еще узкую щель между створками. За порог бойцы не сунутся, как бы сильно им ни хотелось.

5.

Прольются все слова как дождь,
И там, где ты меня не ждешь,
Ночные ветры принесут тебе прохладу.

Танька слышит чужое заклятие и видит яркую темно-синюю вспышку, на какое-то время выкосившую ряды воинов Легиона Смерти от самых Врат и чуть ли не до того места, где они с Шурасиком из последних сил сдерживали обезумевших мертвецов. Танька видит, как высокие створки медленно и бесшумно начинают отворяться, а ей и Шурасику стало в разы легче продвигаться – оставшаяся в строю нежить, среагировав на новую приманку, немного отхлынула. Этой короткой, пока павшие воины не восстали, передышки Таньке хватает, чтобы пожалеть об оставленном дома контрабасе («А ведь говорила я Шурасику: надо брать!») и решиться на последний рывок – Врата им кто-то услужливо открыл, и надо успеть к ним прорваться, пока они не захлопнулись перед самым их носом.
– Гряллиум Пуллиум, – и три красные искры летят по диагонали вверх, в сторону ворот.
Шурасик еще по инерции кидает в мертвецов какие-то заклинания, но Танька уже вовсю буксирует его по расчищенному Хаосом пути. Через несколько секунд Шурасик начинает идти сам, и они срываются на быстрый бег. Врата закрываются за их спинами совершенно бесшумно, отрезая от мира живых.
Таня выпускает осветительную искру, но Шурасик моментально гасит ее.
– Никакой самодеятельности! – шепчет он, – Татиана, мне кажется, ты меня невнимательно слушала, мы ведь это обсуждали.
«Да-да, никакой самодеятельности, и чуть что – палить из дробовика. То есть, из двустволки, в моем случае. На слух», – Таня язвит про себя, но двустволку перекидывает со спины вперед и перехватывает поудобней. Шурасик повторяет за ней, неловко запутываясь в крепежах.
– Ты меня с собой в качестве опытного практика брал, это мы тоже обсуждали. Время ненапряжных теорий закончено, пора действовать, – и с ее кольца срывается яркая осветительная искра в сопровождении не менее яркой поисковой. – Не смей гасить, – упреждающе шипит Таня, – или сам сейчас дорогу искать будешь. На нюх.
Слишком долго им идти не приходится. Точнее, не дают. Поисковая искра разбивается о сплошную стену, осветительная зависает на небольшом расстоянии. По обоим ответвлениям коридора вырастают стражи. Сзади, судя по характерному звону доставаемого из ножен меча, тоже. Трое против двоих. Трое боевых стражей против двоих бытовых магов. Шурасик замирает, но испуганным не выглядит: на лице у него написана решимость биться насмерть. Таня умирать пока не готова – за детство наумиралась, а тут вот только-только жизнь налаживается. Но биться – готова. Расстояние – даже не целясь не промахнешься, и она стреляет в того, кто слева, усиливая выстрел экспериментальным Шурасиковым «Sideris». Развоплощения, к сожалению, не случается, но страж получает серьезную рану, и вдохновленный успехом Шурасик стреляет в того, кто сзади. «Тому» везет меньше: усиленная заклинанием небесного света дробь прошивает его «в решето» и, вдобавок, попадает в дарх. Дарх, кажется, умирает мучительнее, чем его носитель: его трясет, плавит, он дергается и пытается сорваться, будто цепной пес, которого с забора дразнит наглый кот. Звездочки эйдосов брызжут из него в разные стороны и оседают блестящей пылью на каменном полу коридора. Таня смотрит на них, зачарованная.
– Минус один, – констатирует Шурасик каким-то чужим и пустым голосом и наводит дробовик на третьего.
Третий подает знак раненному товарищу, и они исчезают. С момента первого выстрела проходит, наверное, секунд пять, если не меньше, но Таня упорно отказывается осознавать этот факт, по-прежнему провожая взглядом последние лучики чьего-то бессмертия. Шурасик, судорожно сжимая в руках свой дробовик, переводит безжизненный взгляд на изрешеченного «того» и долго смотрит туда, где был дарх.
Таня слышала, что обычно солдат на войне выворачивает и они даже плачут после первой жертвы. Шурасик стоит, напряженно выпрямив спину и сжимая кулаки, даже не замечая, что в руках что-то есть.
– Алена, я скоро, – разбирает Таня его шепот и понимает: рвоты и слез не будет. Они могут продолжать путь… как только она перестанет болезненно цепляться взглядом за сотни брошенных под ноги чьих-то душ.
Таня благодарит Свет, Мрак и всех цветных стражей за то, что убить удалось не ей: она не хочет знать, чье имя она выдохнет, балансируя над пропастью.

6.

На наших лицах без ответа
Лишь только отблески рассвета того,
Где ты меня не ждешь.

Маечник смотрит на Ленку и не хочет понимать, что они должны уйти без нее. Он жалеет девушку, о которой знает только хорошее: и Таня, и маечник неоднократно получали помощь от Свеколт – экстренную и эффективную. И если самого Глеба маечник всегда воспринимал почти как абсолютизированное дерьмо и реальное подтверждение россказням о насквозь гнилой душе некромагов, то Ленка для него – скорее обычная магичка, нежели некромаг. И уж тем более он не видит ее подобной Бейбарсову. Ленка – добрая приятельница, почти друг; маечник давно и прочно нацепил на нее табличку «хороший человек». Настолько прочно, что даже многоглазка не в силах отогнуть уголок, чтобы приоткрыть воистину некромагическую беспринципность и жестокость.
– Иди один, – говорит Ленка. – За нами придут те, кто нас по-настоящему любит. Я позаботилась об этом.
– Заботливая Леночка, умная Леночка, – Глеб смеется почти истерически, – а кто придет-то?
– Я же сказала: те, кто нас любит. Не все же такие невыносимые и никому не нужные эгоисты, как ты.
– А я и не об этом. Что-то я не заметил, чтобы вас любили стражи Прозрачных сфер, – Ленка смотрит на него недоуменно, и Глеб удовлетворенно усмехается. – Ну или хотя бы просто стражи. Они не дойдут.
– Ты недооцениваешь Шурасика! – кажется, Ленка убеждает себя.
Глеб снова усмехается и переводит взгляд на маечника:
– Пойдем. Пока мы с тобой в связке, у тебя есть призрачный, но шанс выйти отсюда: меня здесь быть не должно.
– Таня дойдет, и мы выберемся, – маечник старается придать уверенности словам, но выходит не особо. – Она сильный маг, победительница Чумы и вообще…
– Что «и вообще», придурок! – не выдерживает Глеб. – Таня, конечно, ведьма и спасала тебя, Тибидохс, Буян и даже мир, но это было стечением обстоятельств, провидением, если тебе так удобнее: оказывалась в нужное время в нужном месте. Это мог быть кто угодно – все было предопределено. А по своей воле лезть в Тартар и надеяться… на что, кстати, она надеется? Что ей выстелют ковровую дорожку и вручат тебя на золотом блюде?
– В таком случае, мне вообще незачем уходить.
Маечник упрямо сжимает губы и с вызовом смотрит ему в глаза. Глеб понимает, что он имеет в виду: пафосное «без любимой жизнь не мила», просто в стиле Валялкина. Он хочет сказать, что это серое местечко – даже не начало их персонального ада, и когда «начнется», передумывать будет поздно. А к некромагам, умершим с даром на плечах, тут особое отношение, и только маечник по иронии судьбы сейчас может считаться полноценным некромагом. Еще он хочет сказать, что даже если Таня и доберется, то маечника она не вытащит: Глеб его здесь удержит.
По стройной Ленкиной теории, забрать можно только того, кого любишь. Его же никто не любит, тем более «по-настоящему», и торчать ему тут до морковкина заговенья, если не найти выход. Жертвовать собой ради маечника, разрывая связь, он точно не станет: вытащить его за собой, чтобы не сдох в угоду Ленкиным целям – да, но подыхать самому, красивым жестом вложив в руки Тани (если предположить, что она каким-то чудом придет) сердце маечника – увольте. Глеб хочет сказать, что в чудеса он не верит и маечнику не советует, но не успевает: даже не слышит – чувствует, как его окликает Лада. Замирает на миг, не доверяя ощущениям.
– Глебчик, – это он уже слышит, и Лада с разбегу повисает на нем, чуть не сбив с ног. – Чудовище малолетнее, мудака кусок, – Глеб чувствует, что она немного зла, но ему плевать: он слишком рад ее видеть, – ты что здесь устроил, полудурок?
«А может, не так уж и не прав гребанный маечник, рассчитывая на свое персональное чудо?»

7.

И то, что было, набело откроется потом.
Мой рок-н-ролл — это не цель, и даже не средство.
Не новое, а заново, один и об одном:
Дорога — мой дом, и для любви это не место.

Лада пытается изобразить строгий взгляд, и, судя по виновато дрогнувшим ресницам Глеба, ей это удается.
– Я тебя спрашиваю: что ты устроил? – она снова встает на землю и пытается отстраниться. – Почему Касикандриэра зла на тебя, как черт?
Глеб ощутимо вздрагивает и, наконец, разжимает объятья.
– Она и есть черт, – отвечает, чуть помедлив. – Чертовка, точнее. Пойдем домой?
Лада хочет сорваться на крик, объясняя, что никакого «домой», вероятно, не будет: сорвать три дарха и меч в придачу – это надо обладать совершенно не Бейбарсовским фартом, но, замечая подошедшую рыжую девку, пялящуюся на Глеба во все глаза, неожиданно выдает:
– Что за парад рыжих?
Девка неприязненно скалится и снова вперяется в Глеба полным беспокойства взглядом. Сама Лада – требовательно-вопросительным: с нее определенно хватит влюбленных в него рыжих сук. Хотя бы на эту ночь. Глеб смотрит на рыжую с нейтральным любопытством и вежливо, но совершенно неискренне улыбается. Кажется, она чувствует фальшь, потому что на миг в ее карих («И красивых, – подмечает Лада, – черт бы ее побрал!») глазах появляются слезы. Всего лишь на миг – и она резко разворачивается и берет за руку второго некромага. Глеб зачем-то поворачивается в ту же сторону.
– Прекрати, – говорит парень, резко одергивая руку. – Я же вижу, за кем ты пришла.
Лада, наконец, осматривается: голая серая земля, усыпанная мелкими камешками – взгляду не за что зацепиться, ни единого кустика, да кровавая полоса на горизонте. И посреди этой оды унынию – они вшестером: она с Глебом, еще один некромаг («Видимо, тот самый маечник-отражение»), рыжая («Гроттер?!»), девушка с разноцветными косами («По-моему, Лена») и довольно сильный темный маг, ее обнимающий. Заметив ружье у мага на плече, Лада еле сдерживает смех – не хочет портить драматичность такого момента. Кажется, Гроттер тоже вооружена чем-то подобным, но смотреть на нее Лада больше не хочет – и без того настроение ниже некуда.
– Ваня, просто пойдем домой, хорошо? – Гроттер говорит терпеливо, очень умело маскируя раздражение под беспокойство. – Тут недалеко, минут десять.
– Не надо из меня дауна делать, Тань. – Маечник кивает на Глеба, – ему рассказывай, куда и сколько. Пришла за ним – с ним и уходи.
Лада внимательно смотрит на этого парня и вспоминает одного из своих бывших: такой же упрямый осел был, и точно так же любил устроить сцену ревности на ровном месте и в самое неподходящее время. Вспоминает еще, что чуть замуж за него не вышла, и если бы не Игорь с его неожиданно твердым: «Только через мой труп», то была бы, наверное, сейчас самой несчастной женщиной на свете в легионе таких же пассивно угнетенных идиоток. Внезапно рыжую дурочку становится жалко.
– Слушай, мудила конченный, – она склоняется над маечником и раздраженно прихватывает его за ворот легкой куртки. Парень дергается и злобно зыркает на нее. – За тобой в ад спустились. В прямом смысле слова. Изволь взять свою проводницу за руку и последовать за ней. У Глеба здесь еще дела, знаешь ли, а заставлять девушку туда-сюда ни за хуй собачий бегать – не слишком-то и по-мужски, не находишь? – Парень хочет что-то ответить, но она скидывает раздражение легким «инферно» прямо им под ноги, почти не замечая, как брызнувшие из воронки острые камешки рассекают ее джинсы, а вместе с ними и голени, и он передумывает. – Рассуждаешь как живой. Дома поскандалите.
– Нам действительно пора, друзья, – говорит маг, – до рассвета осталось всего… – он деловито смотрит на дорогие наручные часы, – двадцать шесть минут.
– Лови свою свободу, мальчик-отражение, – Глеб подбрасывает сердце довольно высоко, но рыжая отточенным движением перехватывает его.

8.

Дорога — мой дом, и для любви это не место.

Таня ловит сердце Ваньки и бережно подносит его к своей груди. Она ощущает такую острую, пронзительную нежность к своему милому Ваньке, какой никогда прежде не испытывала, и понимает: теперь, балансируя над пропастью, она не запутается в именах. Ей стало совершенно наплевать на эту странную подружку Глеба, да и на самого него – тоже. Абсолютно. И никакая многоглазка тут ни при чем, она теперь совершенно уверена. Многоглазка только помогла увидеть, что Глебу она больше неинтересна. Наверное, со временем Таня и сама бы это поняла. Просто есть люди, которых любишь всегда – и навсегда, а есть – такие, как Глеб, – которыми увлекаешься быстро, но совершенно ненадолго. Это даже влюбленностью-то назвать сложно, именно, что увлечение – мимолетное и, по здравому рассуждению, ненужное. Особенно когда рядом тот, с которым – навсегда.
Она смотрит на Ваньку, и он, кажется, слышит ее мысли: улыбается ей светло и открыто. Видимо, он просто боялся, что она запутается, выбирая между яркой вспышкой увлечения и ровным светом любви. Но хватит, она полтора года путалась, сбивая ноги, мечась меж двух огней. Таня утыкается Ваньке в плечо, и он ее обнимает – нежно, ласково и уютно, как может только один он во всем мире. Во всех мирах.
Впереди их ждет опасная дорога домой, но они справятся: гениальная идея Шурасика заколдовывать пули небесным Светом стоит, пожалуй, Нобелевской премии. Таня думает, что двустволку надо бы отдать Ваньке – стреляет он не в пример ей метко – и напомнить, что целиться надо в дарх. Главное, про умирающие сотни эйдосов не говорить. Конечно, Ванька не дурак, сам поймет, особенно когда увидит, но в бою думать будет некогда. Таня – не Ванька, и она считает, что их с ним личное счастье безоговорочно стоит этих косвенных жертв. В конце концов, вечность в дархе, пожалуй, гораздо хуже ее отсутствия.
Все хорошо у них. Наконец-то.

__________
[1] Vera Tenebris – истинный темный [язык]
[2] Унгол-Абаасар – слово «унгол» (гномий: перевал) нагло свистнуто у Толкиена, «абаасы» (якутский: демон, «абаасар» – р.п. мн.ч., если я ничего не напутала) – из всяких дальневосточных легенд. В принципе, и Легион Смерти можно смело отслеживать от самого расцвета Нуменора.