Автор: Draco
Бета: Asya_Arbatskaya
Размер: мини
Персонажи: Глеб/ОЖП, ОМП
Статус: закончен
Жанр: Songfic (Nothig else matters, Metallica), пропущенная сцена сюда
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: мат
Nothing else (matters) переводим как "хватит и этого"
Nothing Else...
Глеб ожидал от фикрайтерши почти любой реакции: ответного игнора, провокаций, скандала; даже извинений – и тех ожидал. Но вот что она свалит, не оставив даже записки, стало для него полной неожиданностью. И когда мелкий, вернувшись с прогулки, спокойно сооружает себе пару сэндвичей на западный манер и садится перед компьютером, Глеб не выдерживает.
– Позвони матери.
Однако пиздюк в очередной раз демонстрирует, чей он сын, небрежно накидывая на голову «глухие» игровые наушники и втыкая штекер в гнездо. Обижается он сразу на двоих: на фикрайтершу за то, что бросила его утром один на один со злым и взрослым чужаком, и на самого Глеба – за накрученные уши и «пару ласковых». Глеб не ждет от мелкого адекватной реакции: молча отжимает себе один сэндвич с его тарелки и идет на кухню к ноуту.
Ближе к полуночи Глеб думает, что мелкому давно пора спать, но тот, почуяв свободу, совершенно не торопится: матери нет, магии нет, а физической силой ничего не добьешься – упрямства ему не занимать. К часу мелкий приходит на кухню сам. Вертит в руках банковскую карту и задумчиво тянет:
– Гле-еб… мама ведь не могла нас бросить?
У Глеба внутри холодеет: он своими глазами видел утром, как мелкий, придя из магазина, клал эту карту обратно в кошелек фикрайтерши.
– Кажется, именно это она и сделала, – отвечает он и сразу жалеет: мелкий хлюпает носом раз, потом другой, обреченно разворачивается и уходит в комнату. Через пару минут оттуда доносится приглушенное поскуливание, и Глеб поспешно включает музыку, лишь бы не слышать детский плач.
Подборка в плейлисте, как назло, не выдает ничего ни жизнеутверждающего, ни хотя бы успокаивающего; Глеб с силой захлопывает крышку ноута – в памяти всплывают первые дни у старухи, когда он, такой же мелкий, ревет, забившись в угол, от страха и обиды, а рядом нет никого, кто мог бы утешить.
«Убью суку, ес… когда вернется!» – думает Глеб и идет успокаивать мелкого.
Впрочем, сев на край дивана, Глеб замирает в нерешительности; замирает, юркнув под одеяло с головой, и мелкий. Только Тилли неведома неловкость: он тычется носом поочередно то хозяину в колени, то ребенку куда-то под одеяло, не понимая, почему всем вокруг плохо и как он может помочь.
Через некоторое время из-под одеяла высовывается детская рука, нащупывает загривок Тилли и ерошит шерсть, а затем вылезает из своего убежища и сам мелкий: обнимает пса за шею и целует в нос; получает в ответ вылизывание. Глеб невольно улыбается и треплет пса за уши, поначалу случайно, а затем и намеренно задевая мелкого за руки. Мелкий не одергивается и тоже по потихоньку начинает улыбаться. Срубает его довольно скоро, но Тилли почему-то не отходит от дивана, растягивается на полу под свисающей рукой мелкого.
– Предатель, – беззлобно шепчет Глеб и ложится на кровать фикрайтерши – судя по всему, ей она сегодня не пригодится.
Утро начинается с возни мелкого с замками и раздражающего звона ключей.
– И?.. – тянет Глеб; сонно потерев глаза, выходит в прихожую.
Мелкий смотрит непонимающе и даже удивлённо.
– Что – «и»? Не закрывай на верхний, – ребенок переводит взгляд, вмиг ставший беспомощным, на упрямый замок. – Открой, а?
– Ну-ну, – усмехается Глеб и возвращается в комнату; открывает книжный шкаф и ищет там учебные пособия. Краем глаза замечает на нижней полке огромную коробку из-под сапог, а пособия – на полку выше. – Вот сделаешь задания, – он протягивает ребенку стопку тетрадей, – и открою.
Мелкий пытается издать грозный рык, но Глеб наблюдает мини-шоу с холодной вежливостью, и вскоре мелкий сдается: берет тетради и идет за стол. И лишь когда он скрывается за дверью кухни, Глеб позволяет себе торжествующую улыбку – первая честная победа над этим дьяволенком.
1.
So close – no matter how far;
Couldn't be much more from the heart;
Forever trusting who we are,
And nothing else matters.
Закрыв за мелким дверь, Глеб возвращается к книжному шкафу: конечно, фикрайтерша педантичностью не страдает, но обувная коробка среди книг – «слишком» даже для нее. Несколько секунд Глеб мнется – вспоминает, как чуть не убил Жанну, когда та без спросу сунула нос в его заветную папку с рисунками, – но природное любопытство берет верх. «В конце концов, Драко девчонка, – думает Глеб. – Скорее всего, у нее там бисер и вышивка». Себя обмануть не получается, но он все же садится на пол и вытаскивает тяжелую коробку.
Крышка защищена чарами – Глеб слегка обжигает о них пальцы и про себя материт блокирующие браслеты, из-за которых он не может разглядеть и снять защиту. Но некромаг почти уверен, что там ничего серьезного: любимая мантра-отмазка у Драко – «я не магичка». А со всякой лопухоидной интуитивщиной можно справиться такими же лопухоидными методами. Он чертит несколько водных рун на картонной поверхности, почти чувствуя, как рвутся ниточки чужих чар под его пальцами, и снова пытается снять крышку.
– Твою мать, – вскрикивает некромаг, одергивая уже ощутимо обожженную руку. – Не магичка она, сука.
Глеб думает, что неплохо бы позвать Жанну – та на «раз» справится, что бы там ни было. Но звать ее надо было сразу, теперь же открыть чертову коробку самостоятельно стало делом чести. «Да и как я ее позову – теперь-то», – он зло смотрит на не желающие регенерировать пальцы и пытается сообразить, что он вообще может в своем положении. Все вчерашние попытки снять браслеты или колдовать, невзирая на них, заканчивались саднящей болью во всем теле – будто магия, не нашедшая выхода, въедалась в кровь чужеродной смесью и бежала ядом по венам.
Наобум перебирая руны, запрещающие знаки и просто способы сковырнуть крышку, Глеб задевает ее браслетом, и на поверхности вспыхивает красным густая паутина чар с хаотичным рисунком. Некромаг удивленно разглядывает защиту, ставшую видимой, и прикидывает, смог ли бы он, а уж тем более Жанна, снять ее вообще – капризная и противоречивая, под стать хозяйке, такая магия обычно не поддается ни корректировке, ни деактивации; зачастую проще уничтожить предмет, чем воспользоваться им без разрешения. Приложив к противоположному краю второе запястье, Глеб поддевает крышку браслетами – она нехотя поддается, обиженно мерцая сложно переплетенными огненными дорожками.
«Ну хоть какой-то прок от этой дряни, – думает Глеб и едва сдерживает удивленный возглас: изнутри крышка покрыта вязью из не терпящих друг друга рун, написанных частично кровью, а частично простым карандашом. – Если в этом мире лопухоиды такое творят, то какие же у них маги?»
Мысль, что он сам по меркам этого мира, словно едва открывший глаза котенок, сильнейший некромаг своей реальности спешно отгоняет.
Сверху лежат два альбома, перевязанные черными лентами: один с голубями, а второй с обручальными кольцами. Глеб аккуратно снимает ленту со второго и открывает его. Вместо ожидаемых фотографий под обложкой оказывается сиреневатый бланк с бездушной надписью: «Свидетельство о смерти», выданный в 2005-м году на имя некоего Булатова Тиграна Магомедовича 1982-го года рождения. Следующий лист – ярко-розовое свидетельство о заключении брака между ним и Дауровой Анной Руслановной, датированное годом ранее. И только под ним – идиллическая свадебная фотография, на которой до неприличия счастливая и совсем еще юная фикрайтерша доверчиво льнет к широкой груди абсолютно уверенного в себе мужчины. И как бы он ни старался выглядеть степенно и бесстрастно, Глеб видит и едва заметный прищур, и легкое напряжение мимических мышц от сдерживаемой широкой улыбки, да и в самих глазах притаились неукротимые веселые чертики.
Глеб машинально перелистывает страницы фотоальбома, абстрагируясь от бьющих из него лучей чужого – и давно погребенного – счастья и отстраненно подмечая, что такой он фикрайтершу не видел ни разу.
«И не увидишь», – цинично комментирует внутренний голос.
На одной из фотографий Глеб задерживает пристальный взгляд: кадр явно не постановочный, фотограф просто случайно поймал забавный момент – невеста сидит на балюстраде моста, совершенно не заботясь о чистоте традиционно-белоснежного платья, и провожает удивленным и веселым взглядом летящую в реку туфлю; жених вышел смазанно – видимо, когда щелкал затвор фотоаппарата, он рефлекторно рванулся то ли спасать туфлю, то ли схватить невесту, чтобы та не сиганула вслед.
Некромаг думает, что, будь на месте молодоженов они с Дашей, обошлось бы без жертв. У лопухоидов же такая ситуация близка к экстренной. Впрочем, он быстро отгоняет эти мысли, почти не скривившись от боли – воздушные замки строить его уже отучили. Что бы там ни было, ему повезло больше.
«Как утопленнику, – Глеб все-таки позволяет себе невеселую усмешку. – Чуть больше трех лет против десяти месяцев».
Он закрывает фотоальбом и повязывает траурную ленту, ненадолго замирает – взять второй или же убрать коробку. Придя к выводу, что на сегодня горьких секретов с него хватит, он кладет альбом на место и закрывает временно присмиревшую крышку. Задвигая коробку на полку, Глеб думает, что в ней не достает еще одного свидетельства – о смерти той девушки с фотографий, которая похожа на знакомую ему фикрайтершу лишь внешне.
2.
Never opened myself this way:
Life is ours, we live it our way.
All these words I don't just say,
And nothing else matters.
В начале одиннадцатого Глеб несколько раз звонит мелкому, но слышит лишь гудки – трубку тот брать, по ходу, не собирается. Ближе к одиннадцати он выходит выгулять Тилли. И поискать пиздюка заодно. Пес радостно несется в сторону парка, стараясь не теряться из поля зрения хозяина – каждые полтора десятка метров останавливается на секунду и оглядывается. Глеб его не отзывает: прикидывает, что можно последовательно обойти все детские площадки в парке примерно за полчаса; наверняка на одной из них обнаружится и обнаглевший ребенок. Если же нет… Смерти Глеб уже давно не боится, а терять ему и вовсе нечего.
И все-таки противный холодок змеится вдоль спины, когда Глеб по второму кругу обходит опустевшие площадки, попутно пытаясь дозвониться до мелкого. По парку еще гуляют – точнее, разбредаются по домам – люди, но детских голосов уже не слышно. Когда после очередного безнадежного гудка из травы доносится мелодия, Глеб чуть не вздрагивает от неожиданности. Приглядевшись, он находит неяркий отсвет и подбирает оброненный аппарат. «Этот2» и номер Глеба под надписью мигают в такт мелодии. В телефонной книге находятся еще один «Этот», «Мама», разные дедушки-бабушки и несколько десятков всяких Леш и Маш. Глеб прикрывает глаза и медленно выдыхает, не фиксируя в памяти ни одну из промелькнувших в сознании сцен жестокой расправы над невнимательным пиздюком; негромко командует псу: «Домой».
Сам пиздюк обнаруживается сидящим прямо на ступеньках перед подъездом в компании симпатичной девушки. Она старательно вытирает салфеткой остатки слез с детского лица и что-то говорит успокаивающим тоном. Глеб садится перед ними на корточки, а Тилли вклинивается в образовавшийся тесный круг. Ребенок ойкает радостно, девушка – удивленно.
– И чего ревем?
– Да вот, представляете… – начинает девушка.
– Телефон потерял, – сердито заканчивает мелкий.
Глеб усмехается и протягивает ребенку пропажу.
– Ка-ак?.. – изумленно выдыхает тот.
– Та-ак, – передразнивает Глеб и пару раз полушутливо дергает мелкого за ухо. – Иди домой, ужин на плите.
Он отдает мелкому ключи и поводок и садится на лавку перед подъездом; с наслаждением и облегчением закуривает, смотрит в не до конца потемневшее небо с россыпью бледных звезд и выдыхает дым вверх.
– Вы Ванин папа? – девушка садится рядом, и Глеб вежливо давит кашель – дымом подавился. – Он так похож на вас.
Сдержать смех у Глеба не получается: мелкий выглядит так, будто фикрайтерша его у соседей одолжила – темно-русый, со светло-карими глазами, он не похож ни на саму фикрайтершу, ни на ее мужа. На Глеба – такого же черноволосого и темноглазого, как и чета Булатовых – он похож ничуть не больше.
«Хотя, – Глеб запоздало подсчитывает, – она уже не от мужа родила, иначе бы он был года на три старше».
– Не стоит мне «выкать», – он пытается обойти тему родства. – Мне всего девятнадцать.
– А, так ты его брат, – девушка, ничуть не смутившись, заливисто смеется и кокетливо вытягивает сигарету из пачки Глеба. – Можно? – спрашивает, уже чиркнув зажигалкой. – Я Вика.
«Да чтоб тебя, – думает Глеб. – Шла бы ты домой уже, ночь на дворе». Он поигрывает почти зажившими за день пальцами, но колдовать не пытается – еще не хватало, чтоб его скрутило на глазах у этой сердобольной. Тогда вообще не отстанет.
Вика продолжает что-то щебетать, не особенно нуждаясь в ответных репликах, и Глеб ее рассматривает повнимательней: в свете фонаря ее огромные глаза кажутся темно-серыми, но, как художник, он знает – днем они будут ярко-голубыми; густые и длинные – почти до бровей – ресницы производят двоякое впечатление: с одной стороны, они выглядят дико ненатуральными, а с другой – придают глазам трогательное и наивное выражение; аккуратный очаровательный ротик, слегка оттененный блеском для губ, будоражит мужскую фантазию и манит проверить, насколько он умелый.
Глеб представляет, как запускает руку в ее длинные светлые волосы и властно притягивает ее голову к себе на колени; Вика не сопротивляется, наоборот – смеется звонко и заразительно; ловким движением она расстегивает его ремень и дразняще проводит тонкими пальчиками вдоль пояса брюк, затем нарочито медленно тянет вниз язычок молнии и контрастно-резким движением чиркает ногтями по блядской дорожке, игриво оттягивая резинку трусов и освобождая окаменевший член; облизывает и без того блестящие губы и кончиком языка, будто пробуя на вкус, прикасается к уздечке: Глеб дрожит от предвкушения и требовательно надавливает Вике на затылок; поначалу невесомые, ее движения становятся все настойчивей – ротик у Вики и впрямь очень умелый – и вскоре выцветшие летние звезды взрываются ослепляющими сверхновыми под закрытыми веками Глеба.
– Совсем я тебя заболтала, да? Засыпаешь уже. – Глеб сдерживает стон из последних сил и заставляет себя посмотреть девушке в глаза. – Может, по пиву?
– Давай лучше я тебя домой провожу.
Голос Глеба звучит глухо, но Вика, кажется, не замечает: капризно надувает губки и опускает свои невероятные ресницы.
– Ты всегда такой правильный? Или у тебя девушка есть?
Глеб неопределенно хмыкает, встает и подает Вике руку. Вика улыбается и тоже встает, принимая непривычный галантный жест за отрицательный ответ на оба вопроса.
3.
Trust I seek and I find in you:
Every day for us something new.
Open mind for a different view -
And nothing else matters.
Этим утром мелкому сбежать не удается. Впрочем, он и не пытается: погода решила оторваться за несколько жарких дней, и за окном бушует ураган. Отдельные порывы ветра заносят в распахнутые окна струи дождя даже через балкон. Глеб смотрит на холостяцкие пельмени и бутерброды с яичницей и впервые остро ощущает отсутствие женщины в доме: конечно, фикрайтерша хозяйством себя особо не загружала, а завтраки в ее исполнении больше походили на сильно припозднившиеся ужины, но именно сейчас Глеб от такого не отказался бы.
Он вспоминает свою маму: ласковая, заботливая и ревностно следившая за режимом сына – скажи ей, что есть на свете женщина, у которой девятилетний сын сам готовит бог весть какой завтрак, а потом до ужина шляется по дворам и ничего не ест, у нее, наверное, инфаркт бы случился. Вспоминает и наседку Лизу, которая первое время перебарщивала и с количеством еды, и с частотой попыток накормить «своего Глебушку», но со временем подстроившуюся и ставшую действительно отличной хозяйкой и вполне удобной сожительницей.
«Это не мое дело», – одергивает себя Глеб и накладывает себе пельмени.
Мысль о каком-нибудь супе на обед для мелкого он не отслеживает, и она незаметно оседает где-то на краю сознания. Мелкий тем временем тянется к ноуту, но Глеб символично придерживает крышку пальцем, и ребенок, состроив просящую мордашку и не получив на нее никакой реакции, тяжело вздыхает и без слов идет за тетрадями и пеналом.
Слова начинаются чуть позже, и Глеб со всей искренностью понимает, почему фикрайтерша так одержимо выцарапывает себе моменты тишины: ребенку становится скучно уже через полчаса своих игр, и он начинает вовлекать в них некромага. Поначалу было даже забавно строить с ним из смеси лего и кубиков футуристический городок; для пущей атмосферности они окольцевали свое совместное творение двумя разномастными железными дорогами. По ходу дела Глеб узнал почти все об аниматрониках; так и не смог отмахнуться от мысли, что бабка пришла бы в восторг от этого сериала – на нем можно армии некромажат воспитывать. Когда дело доходит до лепки из пластилина и сборки из того же лего человечков, населяющих городок, и нарезки из картона немыслимых деревьев, Глеб понимает, что чертовски устал: ребенок не замолкал ни на секунду, умудряясь выплескивать на него тонны самой разной информации сплошным потоком. Как он при этом успевал еще и руками работать, для некромага остается загадкой. Мысль о супе застенчиво машет с края сознания несуществующей ручкой и потихоньку обретает формы. Довольно привлекательные, надо признать, формы – сбежать на кухню и прикрыться делом, попросив ребенка не отвлекать.
– А то пересолю, и останемся голодными.
– Сфотографируй город и отправь маме, – просит мелкий.
– Давай-ка сам?
– Я с ней не разговариваю, – мелкий смешно супится и совсем не смешно сжимает челюсти.
Некромаг отворачивается: наблюдение, насколько быстро – всего за несколько дней – ребенок перенял его привычку выражать молчаливый протест, оказывается неприятным.
– Я тоже, – тихо отвечает он и ловит себя на точно таком же жесте.
После обеда небо проясняется, а ветер стихает, и мелкий с победным криком уносится гулять. Глеб не задерживает его: он и сам бы с радостью прогулялся, если бы не чертово любопытство. Он чувствует себя той кошкой, которую сгубило глупое чувство, но ничего поделать не может – открывает книжный шкаф и вытягивает тяжелую коробку с нижней полки.
Защитная паутинка предсказуемо вспыхивает, когда Глеб касается крышки браслетами, но в этот раз обходится без жертв. Он снова медлит, прежде чем достать фотоальбом – на этот раз с голубями – но, помянув Лигула, его бабушку и свою нерешительность, достает его. Вопреки ожиданиям, в этом альбоме собраны фотографии спортивных достижений: судя по датам в углах снимков, фикрайтерша с семи и до семнадцати лет занималась боевыми искусствами. Улыбка на постановочных фотографиях у девочки профессиональная – небрежный оскал в два ряда, рассчитанный на далекого зрителя и вездесущую камеру; на кадрах «с арены» из эмоций читается только злой азарт и страстное желание порвать всех соперников в клочья. В каждой позе, каждом мимолетном жесте, зафиксированном камерой, сквозит уверенность в своем превосходстве и абсолютное презрение к окружающему миру, и, достав из коробки несколько футляров с медалями – преимущественно золотыми – и удостоверениями к разрядам, Глеб понимает: совершенно обоснованно Драко с самого детства разделила весь мир на себя и всех прочих. Эту женщину он прекрасно знает и недоумевает, что же символизирует траурная лента на этом фотоальбоме.
4.
Never cared for what they do;
Never cared for what they know;
But I know:
Из размышлений Глеба выдергивает деликатное треньканье дверного звонка. Он кладет в коробку спортивные грамоты, которые бездумно рассматривал, и открывает дверь.
– Привет, – на пороге стоит Вика и радостно улыбается. – Ваня сказал, что ты дома один и скучаешь.
– Я не один, – Глеб показательно оглаживает вертящегося у ног Тилли, – и мне не скучно. Но, – он делает шаг назад и приглашающе машет рукой, – можем попить чай.
Вика наивно взмахивает ресницами.
– Я не хочу чай.
– Кофе? – некромаг склоняет голову набок, уже готовый к отрицательному ответу – эта игра утомила его еще в Тибидохсе.
– Все-таки, ты правильный, – Вика берет его за руку и подходит вплотную. – Или глупый.
– Я вежливый, – поправляет Глеб и, подхватив Вику на руки, перевешивает ее через плечо. – Временами.
Вика задорно смеется, и пару секунд Глеб думает – вынести ее за дверь, как и намеревался, или все-таки донести до кровати. Короткие шорты не скрывают ни подкаченную попку, ни округлые бедра; Глеб не слишком осознанно касается губами гладкой девчачьей кожи и решительно делает выбор в пользу кровати.
Скидывает девчонку он довольно осторожно: ей весело, и Глеб не хочет портить этот момент. Наваливаясь на нее вполвеса и утыкаясь в сладко пахнущую шею, он наслаждается неожиданно приятной иллюзией близости; закрывает глаза и слегка прихватывает губами тонкую кожу. Вика напрягается под ним и пытается прогнуться, но Глеб придавливает ее сильнее и обнимает, рывком перекатывается на спину и прижимает девчонку к груди.
Некромаг вспоминает всех своих немногочисленных девушек и приходит к выводу, что нормальных отношений у него никогда не было: с Дашей все произошло слишком рано, и вообще они жили вместе – с ней, казалось, и невозможно было по-другому, только так – естественно и непреложно, как умение и необходимость дышать; Жанна, не рисковавшая в открытую соперничать с циничной и жестокой подругой, стала навязываться сразу после ее смерти, надеясь если не восполнить утрату, то хотя бы утешить фактически вдовца, но своей поспешностью вызвала лишь неприязнь и отторжение; Таня принимала его ухаживания в штыки, превратив их так и не начавшиеся отношения в цирк, а самого Глеба – в печального клоуна; Лиза на первом этапе оказалась подменой реальности, а на втором – попыткой сбежать от трудностей; Алена на поверку оказалась тривиальной изменой; фикрайтерша и вовсе слепой и глухой прикидывается, хотя он сделал все, что мог, чтобы заинтересовать взрослую женщину; и снова Жанна – впрочем, случайный и такой нежеланный секс с ней и отношениями-то назвать нельзя…
Глеб устал от навязывания ему чужой воли, он хочет сам выбирать и получать все, что возможно, не упуская ни единого момента из романтичных ухаживаний, невинных свиданий и страстных поцелуев, которые совершенно не обязаны каждый раз заканчиваться сексом – ему кажется, что это намного интересней и увлекательней, чем предсказуемые и рутинные встречи ради постели. Глеб хочет отношений для души, а не для тела – и он сотворяет очередной воздушный кирпичик и закладывает зыбкий фундамент, нежно целуя Вику в губы.
Вика неожиданно отстраняется, смотрит на него удивленно, будто думает: «А что он такое делает?»; Глеб снова мягко притягивает ее к себе. Их губы встречаются, но он оставляет ей несколько мгновений на решение. Вика коротко выдыхает, прикрывает глаза и, наконец сообразив, что от нее хотят, дарит Глебу легкий поцелуй.
Целовать и ласкать девушку, игнорируя и ее затуманенные страстью глаза, и свой дикий, ставший под конец болезненным, стояк, оказывается действительно интересно и мучительно-сладко. Встреча, которую ребенок прервал непосредственным: «А я маме расскажу, чем вы тут занимаетесь», оставляет за собой легкое приятное послевкусие и желание обязательно повторить. Он понимает: Вика – просто доступная дурочка, но для его цели она подходит идеально, и некромаг разрешает себе продолжить начатую игру; желание закрыться в ванной и от души подрочить Глеб давит в зародыше: всему свое время, и он хочет продержаться хотя бы пару недель.
Но вся твердая решимость некромага рассыпается прахом, как только он достает из коробки следующий альбом – на этот раз для рисования. Сорок плотных листов представляют собой серию рисунков простым карандашом, на которых идеализированно-красивые анимэшные мальчик и девочка занимаются сексом. Глеб поначалу пытается придраться к почти отсутствующей технике, неправильным теням и рефлексам, непонятно зачем раскрашенным глазам и почему-то только одной пряди в волосах – придраться хоть к чему-нибудь, лишь бы отвести взгляд, – но не может.
«Вот мимика у девочки плывет к ебеням, это не гримаса страсти, а заклинание искажения», – некромаг делает последнюю попытку закрыть альбом, но вместо этого перелистывает страницу и впивается жадным взглядом в следующий рисунок; тяжело вздыхает.
До него доходит, почему он не может оторваться несмотря ни на что: эти двое не занимаются сексом – было бы на что смотреть, они по-настоящему любят друг друга – именно это и завораживает.
Глеб досматривает альбом и уходит в ванную, выкручивает оба крана до упора и бездумно стоит под тяжелыми струями. Перед внутренним взором лихорадочно скачут образы Вики, Жанны, Даши, фикрайтерши и анимэшной девочки; Глеб не отслеживает, в какой момент рука потянулась к члену, и приходит в себя, лишь когда захлебывается собственным стоном и водой; бессильно сползает по стене и склоняет голову под душ.
5.
So close – no matter how far;
Couldn't be much more from the heart;
Forever trusting who we are,
And nothing else matters.
– Помоги сделать это упражнение, – требует мелкий и трясет спящего Глеба за плечо. – Не получается.
Глеб пару секунд пытается сфокусировать взгляд – мелкий подсунул тетрадь почти вплотную, – затем садится на кровати и читает задание. Правило в упражнении на редкость дурацкое, и Глеб хмурится, не зная, как объяснить третьекласснику, почему в одном слове две «эн», в другом – почти таком же – одна, а что в третьем – он и сам толком не помнит.
– У тебя учебник есть? – Мелкий отрицательно качает головой. – Тогда делай следующее. А с этим потом к матери подойдешь – она лучше знает.
Ответить мелкий не успевает, хоть и собирается – у Глеба звонит телефон.
– Да, – просто отвечает он пару минут спустя, нажимает отбой и снова смотрит на ребенка. – Где карта? – Тот моментально настораживается и делает шаг назад, настораживается и Глеб: – Только не говори, что ты ее потерял!
Глеб улавливает обрывки мыслей мелкого – видимо, способность «громко думать» в этой семье наследственная, – и усмехается: детский страх, что некромаг, получив в свое распоряжение деньги, свалит в закат, оставив мелкого совсем одного, разливается в его груди приятным теплом.
– Пойдешь с нами в кино? – предлагает Глеб: все равно выбранный Викой фильм ребенку будет явно интереснее, чем им.
У мелкого моментально загораются глаза, а все страхи развеиваются. Он радостно кивает, и последний образ, который ловит Глеб – огромное ведро попкорна.
С Викой они встречаются во дворе и до кинотеатра решают прогуляться пешком. По дороге девчонка болтает без умолку и время от времени задает Глебу неудобные вопросы о его прошлом. Но мелкий постоянно избавляет того от необходимости отвечать, переключая внимание так понравившейся ему Вики на себя и свои детские находки. Умом Вика недалеко ушла от мелкого – она совершенно искренне восторгается всякими бабочками, безвкусно размалеванными псевдокрутыми тачками и строит такие же бредовые предположения о развитии сюжета в новом Марвелловском фильме, как и он. Впрочем, бабочки устраивают и Глеба, но на все остальное он театрально закатывает глаза и делает вид, что эти двое – не с ним.
– А купи мне пиво, – просит девчонка, когда подходит их очередь в кафетерии.
– Паспорт, – заученно говорит продавец и выжидательно смотрит сначала на нее, потом на Глеба, и Вика немного сникает.
Глеб смотрит на продавца удивленно – ему и в голову не пришло ни что Вике нет восемнадцати, ни что для банальных покупок в этой реальности нужны паспорта.
– Па-ап, – снова выручает мелкий, – а можно мне колу?
Некромаг изображает снисходительный взгляд и медленно кивает. Продавец с подозрением рассматривает сначала ребенка, потом снова Глеба, ставит на стойку колу и все-таки наливает пиво.
– И мороженое, – припечатывает мелкий, убедившись в успехе своей уловки.
– И мороженое, – повторяет Глеб, едва сдерживая смех.
После фильма Вика тащит их в кафе, а затем гулять; мелкий бросает их где-то на полпути, встретив каких-то друзей, и остаток дня молодые люди проводят вдвоем. Вечером Глеб провожает девчонку до дома и, хотя та явно ждет приглашения на ночь, целует ее на прощание и уходит, не оглянувшись. По дороге он улыбается своим мыслям: день вышел замечательный, а свидание – почти таким, как и представлялось, с той лишь разницей, что инициатором был не он, да мелкий полдня болтался под ногами.
«Хотя, – резюмирует Глеб, – и от него была польза».
Раздумывая, что готовить на ужин, и готовить ли вообще – от мелкого легко можно отделаться бутербродами и пельменями – некромаг запирает входную дверь и не сразу понимает, что его настораживает. Через короткий миг приходит осознание: в ванной горит свет, в воздухе пахнет чужим парфюмом, а Тилли как-то недобро скалится.
– Место, – шепотом командует Глеб, и пес послушно уходит в комнату.
Почти сразу из ванной выходит незнакомый мужчина и замирает. В его глазах секундное удивление сменяется ненавистью, и он коротко, без замаха, выбрасывает кулак вперед. От кулака Глеб легко уходит, правда, задевает затылком ребро шкафа – маленькая прихожая не предназначена для драк, но выбора нет. Незнакомец выдает кривую усмешку и сразу проводит второй удар. Глеб принимает его на предплечье, бьет головой в переносицу и, одновременно с этим, коленом в пах. Незнакомец предсказуемо сгибается, и Глеб валит его окончательно, обрушив оба локтя на шею. Демонстративно пнув лежачего под ребра, он ставит ногу ему на горло. Незнакомец стонет, сверлит Глеба ненавидящим взглядом и злобно рычит, но больше не рыпается – наоборот, нарочито медленным движением достает из кармана ключи и, разжав пальцы, роняет их на пол. Некромаг отступает.
Второй раз за полторы минуты запирая дверь, Глеб замечает на полу портмоне – видимо, незнакомец обронил. Заглянув внутрь – паспорт, несколько карт и пара купюр, – он безразлично кидает его на калошницу и, наконец, разувается. Понимание, что он только что натворил, обрушивается на него уже на кухне – с первым глотком кофе. Отмазка, что ему не оставили выбора, вынудив вступить в драку, была слишком слабой – от нее за версту разило язвительным: «Да кто ж тебя общаться учил, ребенок?» И на этот раз обижаться он будет только на себя.
Глеб отодвигает недопитый кофе и сжимает виски руками. Он не ребенок, и настало время это доказать. Достав паспорт незнакомца, он пролистывает страницы в поисках прописки – в конце концов, это всего лишь идиотское недоразумение, он съездит к этому мужику, представится родственником фикрайтерши, приехавшим погостить – не сильно-то и соврет. Но вместо прописки на глаза попадается штамп о заключении брака. Не с фикрайтершей. Штамп о разводе Глеб ищет старательно – дважды пролистывает паспорт – но не находит. Глеб перекладывает деньги к себе в карман, а портмоне со всем содержимым отправляет в мусорку. За Драко становится неожиданно обидно.
6.
Never cared for what they do…
Never cared for what they know…
But I know…
Следующие несколько свиданий с Викой проходят идеально: он дарит ей цветы, покупает какие-то милые мелочи, выгуливает не только в парке и во дворе, но и приглашает ее в ночной клуб. Вика смотрит на него с обожанием и, кажется, перестает его просто хотеть, начиная потихоньку влюбляться. По крайней мере, если раньше на звонки во время их встреч она отвечала и могла спокойно проболтать минут десять, не заботясь, что Глеб слышит, как она откровенно флиртует с кем-то там на другом конце провода, то теперь с легкостью сбрасывала их, не отвечая и – Глеб был уверен – не перезванивая.
– Поехали домой? – просит Вика около трех часов ночи. – Я устала.
Глеб кивает и вызывает такси: он и сам немного устал – день выдался насыщенным, и полночи в клубе им обоим вполне хватило. Когда они выходят из машины к ее подъезду, Вика спрашивает:
– Ты чем-то болен?
– Нет. – Глеб смотрит на нее с недоумением, не понимая, чем вызван такой вопрос. – С чего такие выводы?
– Так ты просто девственник, – Вика улыбается и смотрит чуть насмешливо. – Так бы сразу и сказал, что просто стесняешься, а то я всю голову сломала: что с тобой не так?
Глеб совершенно невежливо фыркает и сгребает девчонку в охапку.
– И снова не угадала.
– Докажи! – Вика задирает голову и задорно прищуривается.
Глеб быстрым движением заводит руку Вике под юбку и слегка сдвигает ее трусики, безошибочно попадая пальцами в промежность и отмечая, насколько там влажно. Взгляд девчонки вмиг затуманивается, и Глеб, совершая короткие дразнящие движения почти на самой поверхности, шепчет:
– Я тебе что, девочка? Какие у меня могут быть доказательства?
– Именно эти, – полустонет Вика, откидываясь назад и почти повисая на нем.
Глеб резко вгоняет пальцы на всю длину, и тело девчонки напрягается, но так же резко он возвращается обратно. Однако Вика не расслабляется – наоборот, ее охватывает дрожь, а дыхание становится судорожным. Череда быстрых и глубоких толчков сводит Вику с ума: ее громкий стон оглашает весь двор, и Глеб торопливо и жадно целует – будто пьет – девчонку. С минуту он ждет, пока она успокоится, и собирается уходить.
– Может, все-таки, пригласишь?
– Хорошо, – он кивает. – Только мелкому сама объяснять будешь, какого рожна ему придется спать на кухне, и что я с тобой такое делал, что ты орала всю ночь.
– Ой, – Вика неожиданно смущается. – Значит, дело именно в этом?
Глеб неопределенно пожимает плечами и еще раз целует девчонку.
– Спокойной ночи.
Дома Глебу не спится, и он достает следующий альбом. Загадывает: если там снова эротика, то, значит, не судьба осуществиться его задумке с небольшим воздержанием, и завтра днем он пригласит Вику уже в постель. Но первый же рисунок заставляет его поежиться – поверх явно мужского плеча на него смотрела убийственным взглядом фикрайтерша. Глеб спешно перелистывает – ощущение мурашек ему совсем не по вкусу – но мало что меняется. Второй рисунок – повторение первого, только не таким крупным планом: тут персонажи уместились в полроста. Мужчина нарисован со спины, и фикрайтерша крепко его обнимает. И смотрит так, будто с самой смертью спорить собралась. Глеб смотрит дату – 2008-й год – и думает, что скорее всего это арт-терапия и попытка молодой вдовы побороть затянувшуюся депрессию или хотя бы принять произошедшее.
Против идиллически-приторной и абсолютно мультяшной предыдущей серии рисунков, в этом альбоме подборка оказалась куда более реалистичная – хорошо узнаваемые черты лица, верно сфокусированные взгляды и тяжелые эмоции создавали гнетущее впечатление. Сюжеты первого десятка были схожи – все тот же мужчина, лицо которого так тщательно избегали рисовать, и все тот же полный ненависти, ревности и уверенности взгляд. Глеб уже собирается отложить альбом – вроде, все понятно, – но напоследок переворачивает еще один лист и замирает в изумлении.
Гроттер – он узнал бы ее и без раскрашенной в медь пряди – была привязана к могильному камню и мертва. Абсолютно, бесповоротно, совершенно – Глеб почему-то сразу понял это. Как и понял, что за ритуал здесь происходит. От груди уже покойной к фикрайтерше тянулись потоки силы, и, проходя через ее руки, змеились дальше – к мужчине… парню… Черт, к нему – бывшему некромагу Глебу Бейбарсову. Который, судя по задумке, по завершении ритуала должен снова стать действующим. И это его – Глеба – она так ревностно оберегала от неведомого зла.
Еще один вывод Глеб придерживает как может, но он все равно прорывается в сознание: фикрайтерше тут всего двадцать два, и едва ли она расценивает девятнадцатилетнего парня как ребенка. Здесь она убивает за любимого.
Последний штрих – черно-синие глаза анимэшного мальчика из предыдущего альбома – окончательно расставляет все по местам.
Глеб задвигает коробку под шкаф и кладет альбом под подушку – завтра при свете дня внимательно просмотрит весь. Он пялится в потолок и пытается представить, каких сил фикрайтерше стоит держаться с ним так, как она держится. Думать, что она могла попросту разлюбить его за эти годы, почему-то неприятно – она не могла забыть, предать его! Она принадлежит к более мощной реальности, тут все, в том числе и чувства, должно быть сильнее и надежнее.
«Или могла?»
Становится как-то паршиво, тоскливо и обидно – он ведь никогда раньше не видел такой любви…
«Хотя стоп. Видел. Дважды».
И одна из этих женщин до сих пор жива и до сих пор готова низвергнуть весь мир – нет, все миры! – за Жуткие Ворота ради него.
С этой мыслью некромаг спокойно засыпает.
7.
Never cared for what they say!
Never cared for games they play!
Never cared for what they do!
Never cared for what they know!
But I know:
Некромаг возвращается к альбому после обеда: мелкий возится в прихожей с Тилли, впервые самостоятельно погуляв с ним, и Глеб с наслаждением растягивается поперек кровати. Теперь его не пугает взгляд нарисованной Драко – когда он узнал его смысл, ему стало приятно. Он рассматривает рисунок за рисунком и настолько погружается в тот вымышленный мир, что даже не сразу замечает, как возвращается реальная фикрайтерша; вздрагивает, представив, какая головомойка его ждет, когда обнаружится, куда он сунул нос.
«Вот и пришел пиздец котенку Барсику», – думает некромаг и судорожно ищет выход из ситуации.
У него есть несколько минут и надежда на какое-нибудь чудо, пока она обнимается с сыном. Глеб бросает в их сторону ревнивый взгляд – ему она даже банальное: «Привет» не сказала, и мечтать о ее ласке Глеб даже не начинает – один раз случайно перепало, и хватит; незаметно стаскивает со стола карандаш и, сложив альбом пополам, набрасывает простенький пейзаж на обороте одного из рисунков – потом сотрет и сложит, как было.
Фикрайтерша подходит к своей кровати и задумчиво хмыкает, задвигает ногой коробку поглубже под шкаф и пристраивается рядом с Глебом – у того внутри все холодеет, но он старается не подавать виду, продолжая старательно вычерчивать горы на горизонте.
– Долго в молчанку будем играть? – она вполне миролюбиво кладет голову ему на плечо, и он теряется в догадках, где тут скрыт подвох. Видимо, стоило ответить хоть что-нибудь, потому что следующий вопрос звучит ехидно и даже немного зло: – Ну ты скажи, если что не так – мы с ребенком можем собрать вещи и съехать от тебя.
Глеб задумывается: ему выговаривают за… а, точно, он же не разговаривает с ней. И фикрайтершу совершенно не волнует, что коробка с ее глубоко личными вещами лежит в неположенном месте. Он маскирует вздох облегчения под сдерживаемую злость и тихо говорит:
– Ты блокируешь мою магию, на неделю бросаешь со своим дьяволенком и даже не говоришь, в чем я виноват – да так изощренно меня даже бабка не наказывала!
Под конец голос все-таки срывается, но, кажется, фикрайтерша не замечает – судя по ее искреннему раскаянию, сквозящему в мыслях, у него есть все шансы выйти сухим из воды. Глеб откладывает карандаш и вжимает фикрайтершу в кровать почти всем весом. Та смотрит в его глаза и чему-то улыбается, затем вполне отчетливо – не исключено, что специально для него – думает, что и правда слишком строго с ним обошлась. Глеб сдерживает улыбку и склоняется над фикрайтершей совсем низко, почти соприкоснувшись с ней лбами. Выражение ее карих глаз не меняется ни на йоту, дыхание остается совершенно ровным, а сердце не пропускает удар – она не отводит любопытного взгляда и практически в открытую требует продолжения спектакля под названием «Пиздец спалился». Глеб принимает условия игры.
… nothing else matters…
Отредактировано Draco (19 августа, 2017г. 23:23:37)
